А мы как будто стали старше
и всё увидели, как есть...
Пальто наброшено на плечи,
чтобы закрыться, а не греть.
Узоры нот текут под кожей
не для того, чтобы мечтать,
а для того, чтоб стихли крики,
когда нельзя уже молчать.
Глаза под стекла черной дымки,
но не от солнца – от людей.
Мы ненавидим чьи-то взгляды,
ведь чем мы старше, тем больней
они царапают укором,
и любопытством, и смешком.
А то, что звалось человеком,
вдруг стало мусорным мешком.
Мы столько носим… Сумок. Тряпок.
Сомнений. Боли. Ярлыков.
И ведь не спросишь, в чем задумка...
Во всей цепи черновиков
уже не вспомнить, кем мы были,
о чем мечтали, где наш путь.
Нас всех набили под завязку.
Осталось только утонуть.
Наверно, всё же стали старше,
раз всё увидели, как есть.
Уже не будет так, как в детстве,
когда хватало, чтоб взлететь
одной лишь книги или песни,
одной лишь встречи летним днем,
одной коротенькой легенды
или рассвета за окном.
Нам объяснили, где границы,
где сбросить крылья, где кивнуть.
Вручили ящик – в нем рутина...
а то, что я просил вернуть,
вдруг оказалось невозможным.
Нельзя в темнице дергать дверь!
Я подчинился и поверил.
Но ты,
пожалуйста,
не верь...
(с) Deacon
